Память на крови

Евреи в истории города Борисова

Как это было

Я слышу, как из каждой ямы
вы окликаете меня.
И. Эренбург.

Вероятно, всем приходилось наблюдать за поведением кошки, поймавшей мышь. Прежде, чем перемолоть своими челюстями агонизирующую жертву, одомашненная хищница долго и весело потешается над ней, получая при этом явное удовольствие. Подобным образом вели себя и гитлеровские оккупанты по отношению к еврейскому населению, оказавшемуся под их властью. Вначале изверги заставляли евреев цеплять на себя унизительные опознавательные знаки в виде яркожелтых кружков или шестиконечных звезд, а затем загоняли в специально созданный лагерь смертников, где пока еще теплившаяся жизнь превращалась в чудовищный кошмар. Обреченные подвергались там неслыханным оскорблениям, физическим издевательствам, мучениям от голода и болезней.

В конце лета 1941 года такой лагерь (гетто) был создан и на окраине Борисова. Он занял несколько кварталов, ограниченных улицами Свободы, Советской и Красноармейской. Славянское население оттуда изгнали, приказав ему занять еврейские дома на других улицах. Гетто обнесли колючей проволокой, оставив единственные ворота на ул. Загородной (ныне ул. Рубена Ибаррури), и организовали охрану силами полицейской службы из местных жителей.

Известно, что и до создания этого лагеря смерти оккупанты и местные добровольцы развлекались убийствами евреев. На базаре беспричинно убили старика Шимшу Альтшуля, увели в тюрьму и убили молодых девушек Хаю Гликман, Басю Тавгер, Риву Райнес. Утопили, как рассказывают, школьников-братьев Гилю и Фиму Бакаляр. Свирепствовали и в окрестных селениях —Зембине, Мстиже, Приямино, Плитченке, Черневке...

Уже в первые два месяца оккупации жертвы еврейского населения города и деревень Борисовского района исчислялись сотнями, но кровавый финал еще предстоял.

На переселение в гетто, которое началось утром 27 августа 1941 года, отводился один день (практически этот срок оказался нереальным), евреям запрещалось пользоваться каким-либо транспортом, пожитки можно было нести только в руках. Квартир нехватало. Крайняя скученность очень скоро породила невообразимую антисанитарию и всевозможные болезни.

Ответственным за внутренний порядок в гетто и исполнение оккупационных приказов был назначен Хацкель Баранский, человек лет 50-ти, бывший работник лесобиржи деревообрабатывающего комбината им. Коминтерна. Он и его несколько помощников были обременены непростыми обязанностями, потому что приказы немецкого начальства следовали один за другим: то сдать теплую одежду, то расстаться с ценными вещами, то уплатить непосильную контрибуцию (впоследствии бургомистр Борисова Станкевич лицемерно похвалит обитателей гетто за примерное выполнение всех приказов).

В сопровождении полицаев узники гетто выводились на работу, чаще всего для переноски тяжестей, мытья полов, уборки улиц и смрадных мест.

Население гетто достигало 8-9 тысяч человек и обеспечивалось только хлебом по 100-150 граммов на душу. Достать другие продукты было очень сложным делом, так как общение со славянским населением запрещалось под страхом беспощадных наказаний. Поэтому голод, болезни и преждевременная смерть стали всеобъемлющим повседневным явлением.

Cлучались и побеги, но удавались они редко, потому что с еврейской внешностью найти укрытие в непредсказуемой среде было чрезвычайно трудно, а разыскать зарождающееся патриотическое подполье или партизанский отряд тоже было не менее сложным (тысячи евреев нашли спасение среди партизан, но с горечью отметим, что, как свидетельствуют документы, в некоторых партизанских отрядах к евреям относились с неприязнью, не давали оружия и даже убивали).

Фашистская оккупация принесла горе и в семьи от смешанных браков. Правда, находились смелые и находчивые умельцы, которые могли оборудовать для своих “половин” и друзей надежные тайники, но и они не всегда спасали от недоброго вездесущего глаза. Врач Ревекка Эдель, которую пытался спасти русский муж, была выдана соседями, а работавшая в больнице под чужим именем иногородний хирург Анна Татарская была расстреляна по доносу пациента.

Пытался спасти свою жену и двух малолетних сыновей инженер Алексей Разин, но странным образом: как рассказывают, он пошел просить милости у немецкого коменданта. Ответом была пуля.

А старые религиозные евреи обращались не к немецким и доморощенным палачам, а к Священному писанию, много молились и пытались успокоить своих соплеменников, предвещая скорую победу над сатаной. Отличался в этом отношении бородатый старик, бывший меламед (учитель хедера) Лейб Чернин.

Но были и такие, кто не видел перед собой светлых перспектив. Известный в городе провизор и скрипач Абрам Залманзон вместе с женой и двумя малолетними детьми покинули этот мир с помощью яда.

...В ту осеннюю ночь 26-летняя Лида и 22-летняя Рива незаметно пролезли через колючую проволоку и направились к своим бывшим, но добропорядочным соседям, чтобы попросить у них немного съестных продуктов. А под утро, по дороге назад, их остановили взволнованные прохожие и предупредили, что нельзя возвращаться в гетто, так как его обитателей уже начали вывозить на расстрел. Услышав такое, девушки бросили свои сумки с картошкой и в ужасе помчались туда, где остались старые родители Нохим и Гинда Аксельроды. Там уже творилось невообразимое.

— Туда нельзя!- заорали полицаи и преградили путь, потому что внешность девушек в предрассветных сумерках, надо полагать, не внушала подозрений.

— Но мы же еврейки! — взмолились сестры. —Пустите нас к маме и папе!

Тогда их пропустили. И было немало таких примеров, когда молодые люди даже не пытались спасаться, предпочитая разделять судьбу со своими немощными родителями, дедушками и бабушками.

Около двух месяцев просуществовало борисовское гетто, доставляя наслаждение его создателям. Но час пресыщения настал, и 20 октября 1941 года сладострастная пасть людоедов сомкнулась.

Еще за неделю до этой даты, т.е. 12 октября, начальник службы порядка и уезда Давид Эгоф (бывший житель местечка Зембин, работавший там в средней школе преподавателем немецкого языка) получил предписание из Минска от начальника оперативной команды №3-а Центрального тылового района оберштурмфюрера Шлегеля подготовиться к массовой акции по ликвидации всех борисовских евреев.

На северной окраине города, вблизи аэродромного поля, был найден овраг, где силами военнопленных были вырыты две огромные и глубокие ямы. А для подкрепления городской полиции вызвали полицаев из ближайших волостей.

Вечером в воскресенье 19 октября в находившейся возле базарной площади столовой городская управа устроила пышный банкет, куда было приглашено около ста человек —несколько немецких офицеров с женами и подругами, чины полиции и местные фашиствующие прихвостни. На этом сборище выступили прибывшие из Минска оберштурмфюрер Краффе и бургомистр Борисова Станислав Станкевич. Они и объявили присутствующим о предстоящем через несколько часов расстреле евреев и пожелали успехов в этой “важнейшей” операции.

Согласно немецким оперативным документам, ликвидация узников борисовского гетто началась в понедельник 20 октября (некоторые источники указывают другие, но недостоверные даты). На рассвете в тот день город был разбужен беспорядочной стрельбой. Гетто было окружено многочисленной вооруженной командой. Подвыпившие полицаи врывались в дома и всех выгоняли, сосредотачивая в отведенном месте для дальнейшего следования к приготовленным ямам. Доставка туда производилась на грузовиках и пешими колоннами. При этом обреченные подвергались бесчеловечному избиению в сочетании с площадной матерщиной. Некоторых бросали в кузов уже мертвыми. Все это происходило на глазах разбуженного и высыпавшего на улицу славянского населения. Люди с ужасом или безразличием (так писал в своем рапорте немецкий вахмистр Зеннекен) смотрели вслед своим соседям, знакомым, друзьям, которых грубая сила уводила в иной мир.

Тут же находились и мародеры из числа ловких баб и мужиков, которые бросались в опустевшие жилища, чтобы успеть захватить остававшийся там хотя и жалкий, но чужой скарб.

Перед казнью евреев сконцентрировали над оврагом примерно в 50 метрах от могил. Оглушительные крики, плач, стон, ругань там не смолкали. Убивали группами. По 15-20 смертников, подгоняемых прикладами и нагайками, волокли вниз, раздевали догола и заставляли лечь в яму лицом вниз (так возникало несколько ярусов в общем-то аккуратно сложенных трупов, и эту каннибальскую систему убийства, придуманную якобы бургомистром Станкевичем с целью экономии “трудовых” затрат, назвали “методом сардин”). Детей сбрасывали туда, схватив за руки или ноги. А потом стреляли. Однако не все выстрелы оказывались смертельными, потому что стрелки были подпитаны водкой, которую специально подвозил завхоз полиции Иосиф Майтак.

Немало раненых было закопано живыми. Ночью одной совершенно обнаженной женщине удалось выбраться из ямы и даже подняться на вершину рва, но там она скончалась то ли от ран, то ли от ночного холода. Ее труп долго не убирали.

Несколько дней земля, покрывшая мучеников тонким слоем, дышала кровью, и скоро стало ясно, что переполненные могилы создали серьезную угрозу санитарному порядку. Кровавая жижа могла оказаться в протекавшей невдалеке Березине. Тогда на могилы насыпали известь и еще пласт песка.

А спустя два года, когда ход войны изменился, оккупанты снова вернулись к этому потрясающему месту, чтобы выполнить исходившее из Берлина задание под кодовым номером 1005. Испытывая страх перед возмездием и по школярской наивности надеясь замести следы чудовищных преступлений, они заставили команду военнопленных извлечь из могил разлагающиеся тела. По ночам стали пылать огромные костры. Любопытных встречали выстрелами, но оберегаемую тайну выдавал трупный смрад.

Тем не менее, исполнители этой жуткой кремации после ее завершения были ликвидированы.

Согласно отчету убийц, 20-21 октября 1941 года было расстреляно 7245 евреев. Однако подсчитано, что с учетом предыдущих разрозненных акций еврейское население Борисова и окрестностей потеряло более 9 тысяч человек, т.е. почти всех, кто не смог или не успел своевременно уйти на восток.

Спаслись немногие. Даже те, кто успел скрыться в лесу, не могли там долго продержаться, поскольку были гонимы холодом и голодом. В конце декабря 1941-го возле местечка Бегомль, что, примерно, в 80 километрах от Борисова, немцами была задержана группа евреев из 13 человек. Это были жители дер. Мстиж (шесть женщин и семеро детей), где евреи были расстреляны еще в августе. Осталось загадкой, как и где им удалось прожить еще четыре месяца. И уж совсем удивительно, почему их после задержания не убили на месте, а отправили “для решения судьбы” аж в Борисов, что подтверждается сохранившимся в архиве немецким сопроводительным документом от 28.12.1941 г. Вот имена этих 13-ти: Клионская Броха с детьми Олей, Эллой, Дорой, Диной и Хаей; Полякова Бася с детьми Семой и Гитой; Бененсон Фрума, Бененсон Песя, Бененсон Ёха, а также назвавшаяся жительницей Бегомля Гуревич Лея.

Некоторые евреи пытались скрыть свое происхождение, ссылаясь на свои славянские фамилии. Иногда это отдаляло гибель. До 1943 года дожили еврейки Пётух (или Пиотух), Разина, Ярош, но все-таки были опознаны и расстреляны.

В 1947 году у скорбного оврага был установлен неприхотливый памятник. Его установило не государство, делившее собственных граждан на категории, а родственники тех, кого истребил кровавый геноцид. Упоминания о евреях на памятнике не было. Надпись в виде казенного клише продиктовали партийные функционеры, ссылаясь на то, что нацисты убивали не только евреев (лишь в 1995 году на памятнике появилось изображение меноры, но отнюдь не по велению властей).

Действительно, в годы фашистской оккупации зловещий призрак смерти витал над всеми, но положение евреев (и цыган) было все же особым. Они подлежали поголовному уничтожению. Пол, возраст и вероисповедание не имели никакого значения. Поэтому даже Иисус Христос со своими апостолами, если бы они оказались под властью нацистских мясников, не могли рассчитывать на снисхождение.

10 ноября 1991 года у памятника жертвам геноцида состоялся многолюдный митинг, организованный местным просветительским обществом еврейской истории и культуры “Свет меноры” по случаю 50-летия со дня расстрела узников борисовского гетто. Впервые подобное мероприятие было одобрено и поддержано городскими властями. Ветер перемен позволил, наконец, громогласно заявить, что митинг посвящен памяти не безликих граждан, а тех, кто был убит исключительно из-за своей национальной принадлежности. Играла траурная музыка. Приспущенный флаг Белорусской республики соседствовал со звездой Давида. С волнующими речами выступали представители разных слоев населения, в том числе и мэр города Станислав Шидловский.

С особой выразительностью была прочитана поминальная молитва. Это сделал американский раввин, потому что отечественного не нашлось даже в столице республики.

Спустя два года, 24 октября 1993-го, в русле широких государственных мероприятий, посвященных памяти жертв геноцида (понадобилось полвека, чтобы Белорусское государство вспомнило о народе, который в годы войны потерял каждого второго), на том же месте снова состоялся митинг. Раввина не было, и потому молитва читалась не столь профессионально. Да и народа было немного. И не только потому, что лил дождь.

Еще меньше людей пришли к оврагу в день празднования 50-летия Великой Победы. Это были евреи-фронтовики, возложившие к памятнику гвоздики. Снова прозвучал “Кадиш”—поминание о погибших.

Позднее, чтобы возложить венок, подошли представители близлежащего промышленного предприятия. Пришли по казенному указанию или зову сердца? Допытываться неудобно. Но ясно, что со сменой поколений тускнеет и память. Тропинки к могилам предков со временем зарастают. Теперь даже в святой для евреев день памяти 9-го Ава у обелиска над оврагом малолюдно. Однако забвение геноцида опасно, о нем надо помнить всегда! Геноцид всеяден. Когда-то он умерщвлял армян, потом евреев и цыган. И все видят, что выяснение дикого вопроса, чья кровь краснее, продолжается, больно задевая и другие народы. Откроем же Библию: “НЕ ОСКВЕРНЯЙТЕ ЗЕМЛИ, НА КОТОРОЙ ВЫ БУДЕТЕ ЖИТЬ; ИБО КРОВЬ ОСКВЕРНЯЕТ ЗЕМЛЮ, И ЗЕМЛЯ НЕ ИНАЧЕ ОЧИЩАЕТСЯ ОТ ПРОЛИТОЙ НА НЕЙ КРОВИ, КАК КРОВЬЮ ПРОЛИВШЕГО ЕЕ” (“Числа”, 35:33).

Мудрое слово
	Прошлое невозможно уничтожить без того,
	чтобы не разрушить настоящее и будущее.
					Д.Вольфсон

© Александр Розенблюм