Жандарм с обличьем каннибала

Фотографии этого человека не сохранились, но густо замешанный на человеческой крови след в истории своего родного города Борисова он оставил. До войны Петр Людвигович Ковалевский был неприметным совслужащим. Работал в сапожной артели на скромной должности кассира. Окружавшие его сапожники были в своем подавляющем большинстве евреями, но никаких коллизий с кассиром у них не было. Артельный коллектив был дружным и жил в своих заботах и помыслах, не омрачая рабочие будни ссорами и межличностными дрязгами, а традиционные "сапожные" выражения никому вреда не приносили. И вряд ли артельщики знали, что их кассир в царское время выглядел совсем по-иному - в устрашающей жандармской форме с неотъемлемой шашкой на боку. Вспоминал об этом, вероятно, только сам Петр Людвигович, и не без грусти, так как жандарм, в отличие от хранителя чужих денег, все-таки обладал какой-то властью, пусть и не такой уж большой. Вспоминал и уж никак не мог предполагать, что судьба ему снова эту власть вернет и даже в большем объеме.

О своей былой службе бывший жандарм напомнил захватившим Борисов фашистским оккупантам, и они сразу это оценили. Ковалевский был назначен заместителем начальника городской полиции, или службы порядка, как ее окрестили захватчики.

Жертвы каннибалов

Работы у полицаев хватало, нужно было точно выполнять предписания хозяев - выявлять и истреблять коммунистов, партизан и, разумеется, евреев. Искать последнюю категорию особого труда не составляло, так как накануне войны еврейское племя составляло около четверти городского населения. Над ними и получил безграничную власть Ковалевский. Свою ненависть к соседям и бывшим сослуживцам он скрывать не стал. Сначала кто-то из евреев пытался обращаться к нему с какими-то просьбами, но брезгливо надменный взгляд и оскорбительная лексика жандармского держиморды сразу ставили все на свое место.

Гетто в Борисове было создано через два месяца после оккупации города. А до этого у евреев отобрали домашний скот и заставили нацепить на одежду желтые кружки, слева на груди и справа на спине. Общение со славянским населением было им категорически запрещено, ходить дозволялось только по мостовой. Начались издевательские процедуры и отлов евреев, просто попадавшихся на глаза. Как-то после такой акции кто-то заметил на пиджаке Ковалевского какое-то серое вещество, но он небрежно пояснил, что это жидовка забрызгала его своими мозгами.

Этот же полицейский холуй принимал активное участие в организации гетто, а также в изъятии ценностей у его обитателей. Большая часть награбленного передавалась немцам, но и сам себя он не обижал: въехав в дом, отнятый у еврейской семьи Шейнеман, присвоил ее имущество.

Особенно неистовал Ковалевский в дни 20-22 октября 1941 года, когда проводилась акция по полному истреблению многотысячного населения Борисовского гетто. Ковалевский взял на себя руководство подручными по раздеванию обреченных. Чудовищный конвейер был отлажен и действовал без перерыва. Главный раздевальщик рассказывал потом, что время от времени приходилось отходить в сторонку, чтобы отдохнуть. Жаловался: так уставал, что, стреляя с близкого расстояния в брошенного в яму мальчика, промахнулся.

В знаменитой Черной книге борисовчанка Полина Аускер поведала, что Ковалевский заставил ее перед расстрелом копать для себя могилу, и когда находившийся рядом австрийский офицер по какой-то причине решил ее спасти, сказав, что она русская, оберполицай пытался воспротивиться. Раздевали евреев перед расстрелом непосредственно у могильной ямы. Одежду и другие обнаруженные в ней вещи складывали в установленный рядом огромный металлический ящик. Его содержимое несколько раз перегружалось в грузовую машину и отправлялось на склад. Дележ состоялся позднее. Сохранился перечень вещей, доставшихся Ковалевскому. Там были не только носильные вещи, но и деньги.

Детей чете Ковалевских Бог не послал, но домработница была - Оля. Бойченко, жившая у них вместе с 12-летним сыном Аликом. В 1943 году некие Полубинские донесли, что эта женщина только маскируется под украинку, а на самом деле является чистокровной еврейкой. И это оказалось правдой (в действительности это была Ольга Айзиковна Прасс). Домработницу с сыном сразу расстреляли. Поговаривали, и этому можно поверить, что каннибал Ковалевский убил их сам.

Даниил Соркин

Борисов был освобожден 1 июля 1944 года. Вскоре после этого в доме Ковалевского, который, возможно, из-за своего возраста (ему было уже под 70) никуда убегать не стал, появился молодой круглолицый человек с явно еврейской внешностью. Это был офицер из соответствующих органов Даниил Соркин. Что подумал недавний палач, увидев еврея? Наверно, в мыслях хотелось приступить к раздеванию и умерщвлению. Но наяву заняться этой полюбившейся процедурой уже было невозможно. Вожделенный оргазм не возник.

Соркин пришел не с пустыми руками. Он принес с собой постановление на арест. Жандармско-каннибальская карьера Петра Людвиговича закончилась навсегда. Прервалась и его жизнь. После публичного суда, который происходил в просторном здании бывшей синагоги, П.Л.Ковалевский был расстрелян. Отражение его гнусной жизни осталось лишь в хранящемся на архивной полке толстом уголовном деле, которое мне когда-то довелось просмотреть.