Случай с мукой и крахмалом

Яков Изаков фото из газеты "Чырвоны бярэзiнец" от 25 окт. 1932г.

В 1929 году в Борисове закончилось строительство новой спичечной фабрики, которую назвали «Пролетарской победой» (ныне - спичфабрика им. Кирова). Диретором фабрики советская власть назначила партийного активиста из Бобруйска Якова Изакова (1906-2001). Тогда ему было 23 года, и он был и, вероятно, остается самым молодым руководителем промышленного предприятия за всю историю города. Легко понять, что сегодня на спичечной фабрике никто не помнит красного директора Я.И.Изакова, тем более, что он являлся ее директором непродолжительное время - с 1929 по 1933 годы. Впоследствии он работал на многих других должностях в разных городах и проявил себя крупным и умелым хозяйственником. Он почетный гражданин Екатеринбурга, о чем там свидетельствует мемориальный знак на доме №1 по ул. Папанина.

Яков Изаков автор нескольких книг, и в одной из них он вспомнил о тех голодных временах, которые выпали на период его работы в Борисове. И эти воспоминания из первых уст дополняют не так давно обнародованные секретные документы о голодных волнениях борисовчан в 1932 году.

Книга Я.Изакова ценна и тем, что в ней названы имена некоторых руководителей, которые затерты давностью лет. Мимоходом дважды вспоминается и начальник управления спичечной промышленности И.Рыжиков.

Об этом человеке хочется особо сказать несколько слов.

И.И.Рыжиков

Иосиф Иванович Рыжиков (1893-1979) родился близ Толочина, но часть его биографии приходится на работу в Борисове. Здесь в 20-е годы ХХ века он был известен всем, поскольку возглавлял сначала лесопильный завод, потом спичечную фабрику, а затем и городскую партийную власть. Те, кто трудился с ним рядом, всегда отзывались о нем с теплотой, рассказывали о его трудолюбии, честности и добропорядочности. Из Борисова Рыжиков был переведен в Минск, где работал на важнейших государственных должностях в правительстве республики, избирался в Верховный Совет, а в годы войны был одним из руководителей партизанского движения. Борисов давно забыл Рыжикова, и я с удовольствием о нем напоминаю. Его фотографию я добыл не без труда.

2008 © Александр Розенблюм

ПЕРВЫЕ ИСПЫТАНИЯ

Из книги Якова Изакова «Рожденный в рубашке», Екатеринбург, 1992 год.

Мне 23 года. Образование незаконченное среднее, партийный стаж два года. Секретарь окружного комитета партии Грисевич назначен зампредседателя Совнаркома Белоруссии. Видимо, заметив мою неуемную комсомольскую энергию, он переводит и меня, назначив секретарем Совнархоза. Имея уже небольшой опыт работы в Бобруйском горсовете, я быстро освоился, и вскоре меня назначают начальником управления местной промышленности, в основном, подчиненной местным советам. Избирают также секретарем партийной организации Совнархоза.

Начинается первая пятилетка с ее девизом «518 и 1040!» То есть главной задачей пятилетки ставится сооружение 518 фабрик и заводов и 1040 машиннотракторных станций (МТС).

Состоял у нас на партийном учете начальник управления спичечной промышленности И. Рыжиков, ставший позднее отраслевым секретарем ЦК компартии Белоруссиию, а в годы Великой Отечественной войны - заместителем начальника штаба партизанского движения. По его рекомендации ЦК партии назначает меня директором комбината «Пролетарская победа», объекта первой пятилетки.

Темпы строительства были ошеломляющими. Комбинат объединял новую спичечную фабрику, оснащенную английскими автоматами фирмы «Симплекс», старую фабрику [«Красная Березина»], производство гнутых стульев, электростанцию и свой торфозавод. Новая фабрика в отличие от старой, где еще применялся желтый фосфор, отрицательно действующий на человеческий организм, представляла собой ряд корпусов, просторных, светлых, хорошо вентилируемых, с прекрасными бытовыми помешениями. На реке Березина действовала механизированная лесная биржа. Коллектив комбината только формировался, производство осваивалось тяжело, на комбинате не было ни одного специалиста с высшим образованием и лишь на электростанции два теплотехника.

Спустя год прибыл первый молодой специалист - выпускник лесотехнического института. Вели технологический процесс два практика, работавшие долгие годы у фабриканта - М.Капилевич и химик Гинзбург. Они категорически отказывались делиться своими секретами с молодыми кадрами.

Производство лихорадило. Лес - осина - поступал к нам сплавом и по железной дороге с большими перебоями. Электростанция работала на торфе. Ежесуточно в любую погоду 500-600 подвод подавались крестьянами-единоличниками и колхозниками в порядке трудгуджповинности. Часто из-за задержки в оплате и по другим причинам подача торфа производилась с перебоями, а то и вовсе прекращалась. И тогда станция в свою очередь прекращала производство электроэнергии.

В сборочном цехе, где спички из кассеты пересыпались в коробки, часто происходили загорания, и работницы получали тяжелые ожоги. План комбинат не выполнял, подолгу задерживалась выплата зарплаты. В периоды простоев рабочие заполняли коридоры и лестничные клетки трехэтажного здания заводоуправления в ожидании хотя бы небольшого аванса. У многих был авитаминоз, от недоедания опухали ноги.

Торфозавод работал летом, готовили топливо на зиму сезонники из соседних областей России. Их привлекали относительно высокие заработки. Приезжали семьями, размещались в деревянных бараках, отогораживались ситцевых занавесками. Многие ходили в лаптях, кожаную обувь носили лишь в воскресенье и по праздники.

Труд был тяжким. В выходные дни рабочие предавались пьяной гульбе, часто вспыхивали драки, случалась поножовщина. Усмирить пьяных мог только работавший у нас механик - человек богатырской силы. В одно из воскресений мы с директором торфозавода проходили по поселку и услышали душераздирающий женский крик. Срочно вызвали участкового милиционера и механика. Перед нами развернулась жуткая картина поножовщины. Но стоило появиться механику, как драка прекратилась. Трудно поверить, но он подошел к одному, другому, столкнул их лбами и отбросил в стороны. Порядок был восстановлен. На мое замечание, что так воспитывать людей нельзя, здесь, мол, требуется политмассовая работа, механик ответил, что это не поможет, что здесь требуется «физмассовая» работа. И он показал свои кулачищи.

Я рассказал об этом случае для того, чтобы читатель мог представить себе обстановку на предприятии, которое было мне вверено. Замечу, что, несмотря на все трудности, в периоды, когда прибывал лес, рабочие, жадные до работы, трудились на славу. Появилось движение ударников, нормы выработки перевыполнялись. Я радовался, глядя на них, верил, что такая любовь к труду должна и жизнь этих людей сделать лучше.

Перед тем, как меня назначили директором комбината, я с начальником главка И.Рыжиковым впервые пришел к секретарю горкома партии Томашевскому, человеку умному, рассудительному. Познакомились. Мне был задан вопрос, женат ли я. «Да, есть жена и сынишка». Он, улыбаясь, сказал: «Жаль мне их...» После беседы в горкоме мы с начальником главка отправились на комбинат, обошли все большое хозяйство. На вопрос, все ли я понял, я ответил, что ничего не понял. «Вот и хорошо, - заметил начальник главка, - ладно, двигай».

Я побрел к директорскому коттеджу, где все убранство составляли стол, несколько табуретов, железная кровать и старый шкаф. Начальник отдела рабочего снабжения Янис позаботился о моем ужине. Хлеб, квашеная капуста и штук пять сухой воблы, морковный чай, сахар. Воблы в то время было много. На одном из стендов кто-то даже нарисовал эту рыбу и подписал: «Не выдержала пятилетку и повесилась на ветке».

Всю ночь я не смокнул глаз. Думал, не поехать ли мне в Минск, в ЦК, чтобы отказаться, не по Сеньке, мол, шапка. Директор, которого я сменил, сказал мне, что тянуть этот воз он не в состоянии. Однако смешанное чувство человеческого достоинства, партийная ответственность и сохранившийся юный задор взяли верх. Наутро я вступил в исполнение обязанностей директора комбината.

Трудностей передо мной стояло множество. Неприветливо встретили меня на первых порах секретарь партбюро Ефименко и предзавкома Гайдук. А главное, настроение у людей было плохое. В то время я отпустил бороду, носил кожаные брюки и тужурку, и сапоги. Таким я предстал перед заводчанами, привыкшими к своему старому директору, человеку мягкому, доброму. Позвонив секретарю горкома, я пригласил его на комбинат.

Кстати, при первом посещении Томашевский рекомендовал мне оборудовать мой рабочий кабинет надлежащим образом. На это я не обратил внимания, подумал еще, где уж ремонтировать и обставлять кабинет в таких условиях?! Пойдут ненужные разговоры. Так вот Томашевский, узнав, что кабинет не оборудован, сказал, что пока его совет не будет выполнен, он на комбинат не приедет. Пришлось, скрепя сердцем, срочно произвести ремонт и заменить мебель.

Секретарь приехал, одобрил сделанное. Он посоветовал мне пригласить в кабинет заведующего производством М.Капилевича, закрыть дверь на ключ и потребовать от него организовать обучение людей и раскрыть свои секреты. Не выпускать из кабинета, пока его пот не прошибет. В организацию кабинета, учебу людей, а главное, в наведение порядка и установления дисциплины Томашевский вкладывал большой смысл.

Потекли дни, начал поступать лес и другие материалы. Мы стали выполнять план экспортных поставок. В тот год выполнялся большой заказ - спички для США. С точки зрения технологии заказ был для нас кабальным. Американцы требовали, чтобы в коробке вместо 50-52 спичек, как полагалось по нашему стандарту, было лишь 30-32 спички. Требовалось резко увеличить головку спички. Мы нуждались в валюте и были вынуждены согласиться на эти требования. Американцы, конечно, могли сами выполнить этот заказ, но, очевидно, им было выгодно, чтобы этим занимались мы.

Мои отношения с общественными организациями наладились. Но рабочие голодали. Каждый раз, приходя в столовую, я видел угрюмые лица. А ведь стоило отпустить в столовую муку и крахмал «экстра», применявшиеся в производстве, и лица бы повеселели. Я не выдержал, и понемногу стал выдавать эти продукты столовой. Даже Закон от 7 августа 1932 года «О расхищении социалистической собственности» и наказание, грозящее заключением до 10 лет, не остановили меня. По наивности я считал, что ничего не расхищаю, ведь рабочих надо подкормить. И, возможно, все бы сошло, но я был еще молод и совершил ошибку.

Приближалась 15-я годовщина Октября, и я решил, что надо устроить людям праздник, выдать муку и крахмал, ударникам по пять килограммов, остальным - по три. Я обратился за советом к новому секретарю горкома партии Чернышову (Томашевский был переведен на другую работу). Присутствовал при нашем разговоре и председатель районной рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). Чернышов вроде бы одобрил мою инициативу, но впоследствии отказался от своих слов. Новый секретарь оказался перестраховщиком и подлым человеком, но, к сожалению, я понял это довольно поздно.

Зато радости рабочих не было предела! Слух о предстоящей выдаче продукта стал достоянием соседнего деревокомбината. Его директор побаловать своих рабочих ничем не мог, и в результате они не вышли на демонстрацию. Для того времени это было ЧП! Немедленно доложили о происшедшем в Москву, и вскоре после праздников в Борисов прибыла комиссия ЦК КНКРИ во главе с секретарем комиссии Назаретяном. Он был старым большевиком, впоследствии его репрессировали.

Комиссия установила большой перерасход муки и крахмала и квалифицировала это как расхищение социалистической собственности, подлежащее действию Указа. Я был вызван в Москву «на ковер». Накануне заседания я прочел проект постановления ЦК КНКРИ (председателем был С.Орджоникидзе), которое гласило: «За расхищение социалистической собственности и в соответствии с Указом, директора комбината «Пролетарская победа» с работы снять: из партии исключить и отдать под суд по закону от 7 августа 1932 года». Так что на возвращение домой я не надеялся и попрощался с женой.

Чернышов на заседание не явился, сославшись на болезнь. Вместо него был председатель РКИ (надо отдать ему должное: он подтвердил, что я получил согласие на отпуск муки и крахмала). На заседании присутствовали замминистра легкой промышленности Карклин, нарком торговли А.Микоян и другие. Председательствовал Беленький. Первой на заседание была вызвана группа работников объединения «Птицаэкспорт». Эта группа действительно занималась расхищением птицы и яиц в крупных масштабах и после того, как вопрос был рассмотрен, взята под стражу.

Мое дело в повестке дня было вторым. До сих пор хорошо помню это заседание. Мария Ильинична Ульянова (сестра Ленина), председатель Московской контрольной комиссии Сахарова, старый большевик Анцелович и другие внимательно смотрели на меня. Предкомиссии Назаретян дололжил обстоятельства дела. В мою защиту выступил замминистра Карклин и председатель нашей РКИ. Я сказал, что признаю ошибку и просил не исключать меня из партии. Учитывая мою молодость и неопытность Анцелович предложил ограничиться строгим взысканием. С этим предложением согласились почти все члены ЦК КНКРИ. Была создана комиссия во главе с Анцеловичем для подготовки проекта решения. Я понял, что мне крупно повезло. Из партии меня не исключат, под суд не отдадут и даже с работы не снимут. Все ограничилось строгим выговором.

Я вернулся на комбинат. Значит, действительно, я родился в рубашке! Следует учесть обстановку того времени, когда и за более мелкие просчеты люди расплачивались жизнью. Вспоминая это случай, я сравниваю нынешнее время, когда некоторые руководители стремятся к наживе, ведут себя нечистоплотно и, что греха таить, им это сходит с рук. Мое поколение к личному благополучию относилось равнодушно, считая унизительным наживаться, боясь запятнать партийную честь.