Частица войны

Надписи на кладбищенских памятниках, как правило, краткие: фамилия, имя, отчество, годы жизни. Но иногда даже эти куцые сведения дают возможность узнать о примечательных эпизодах или ярких фактах из биографии давно ушедшего в иной мир человека.

Фото Ф. Розенблюма, 2013

Вот этот добротный памятник можно увидеть на еврейском кладбище в Борисове по ул. Светлова. На нем фотография супружеской пары Фрумкиных, которые проживали в доме № 56-а по ул. Лопатина, и умерших почти одновременно – в 1985 году.

Я знал, что Раиса Матвеевна в годы войны с малолетним ребенком оказалась на оккупированной территории и прошла через огонь и воду, но осталась жить, в отличие от миллионов ее соплеменников. Как же она смогла выжить? Этот вопрос я задал ее сыну Славе, которого я разыскал в Соединенных Штатах Америки. Он живет там уже 40 лет (между прочим, его родившаяся в Штатах дочь Бонни владеет в г. Портленде популярным рестораном с белорусским названием «Качка», где доминирует белорусская кухня). Выполняя мою просьбу, Слава описал лишь частицу тех терний, которые пришлось преодолеть Фрумкиной, и этот фрагмент биографии партизанки, как мне кажется, не усыпит читателя.

2019 © Александр Розенблюм

Иван Иванович

История по рассказам моей мамы – Рахили (Раисы) Фрумкиной, партизанки Смоленщины

Мне в жизни здорово повезло, я ещё в детстве понял, что в жизни не существует как чисто белого так и чисто чёрного цветов, зато она полна неисчислимых оттенков серого цвета. Этому меня научила моя мама. Мне в детстве не читали сказок, зато долгими, зимними вечерами я мог часами слушать мамины рассказы про войну... Моя мама, тогда, в сущности, ещё молодая женщина, чуть старше тридцати, хлебнула за три года войны столько, что ей не нужны были сказки - её история была пострашнее любых сказок. Встретив оккупацию в доме своих родителей в Бобре, она убежала из гетто накануне массового расстрела с грудным ребёнком на руках, и где пешком, а где на попутных машинах, добралась до деревни в Смоленской области. Ребёнка ей пришлось похоронить, точнее, закопать своими руками, где-то в пути. В этой деревне ей повезло, и она вышла на связь с партизанами. Её рассказы «про войну» – это и есть её рассказы о побеге из гетто и о днях её партизанства в отряде имени Щорса на Смоленщине.

Рахиль Фрумкина

Пожалуй, одной из моих любимых историй была история про Ивана Ивановича, немца перебежавшего к партизанам ещё в декабре 1941 года. Мне в мои 5-7 лет нравилось слушать мамин рассказ о том, как Иван Иванович с группой партизан переодетых в немецкую форму совершал налеты на небольшие гарнизоны в округе.

Чтобы партизаны чувствовали себя удобно в немецкой форме, Иван Иванович проводил со своей группой партизан занятия по строевой подготовке в немецкой форме. Я от души смеялся, когда мама копировала партизана Трофима, как он кричал: «Яволь! Ахтунг! Хенде хох!». После этих рассказов я с удовольствием демонстрировал свои глубокие познания немецкого во дворе, играя с пацанами в войну, чем вызывал чувство зависти у всех мальчишек.

Иван Иванович был бойцом из соседнего отряда «Смерть фашизму» и мама встречалась с ним не очень часто. В начале февраля 1943 года, когда линия фронта приблизилась достаточно близко, немецкое командование приняло решение уничтожить партизан у себя в тылу. Тогда-то и началась двухнедельная блокада Ваденских лесов, где дислоцировались их оба отряда, входящие в состав Первой Ваденской Партизанской Бригады. До сих пор, партизанам приходилось иметь дело с небольшими немецкими подразделениями, дислоцировавшимися в округе, и командиры разных гарнизонов периодически предпринимали попытки уничтожить партизан, но все они носили локальный характер и партизаны, сравнительно легко, справлялись с этими рейдами. Но на этот раз, им предстояло иметь дело с нечто гораздо более серьёзным, чем им до сих пор приходилось. На подавление Вадинской партизанской группировки немецкое командование бросило большие силы – кавалерийскую дивизию СС, два пехотных полка и танковое подразделение. Ваденские леса были сначала окружены плотным кольцом фашистов, а затем начались планомерные прочёсывания по квадратам с применением танков, артиллерии и авиации.

Партизанское командование приняло решение рассредоточить весь личный состав на небольшие группы и пытаться просочиться сквозь блокадные оцепления в соседние Варваринские леса. Вот тут-то и пересеклись их боевые судьбы – мамы и Иван Ивановича. При очередном артобстреле они случайно оказались в одном овражке, и когда огонь переместился на соседний квадрат, они выбрались из глубокого снега и пошли дальше вместе. Помимо ужасных морозов за двадцать, у них не было никакой еды. Разводить костры было крайне опасно, поскольку самолёты-разведчики часто пролетали очень низко над головами и легко засекали дым костра – следом следовал шквал арт-огня. Особенно страшно было ночью – они никогда не знали, проснутся ли они утром или замерзнут под треск деревьев от мороза. После такой одной-единственной ночи они решили, что спать лучше днём, а идти лучше ночью.

Мама не имела ни малейшего представления об их местонахождении, и Иван Иванович быстро принял на себя роль штурмана. Он шёл всё время впереди, а мама шла следом, держа минимальную дистанцию. Глубокий снег не помогал, и в какой-то момент мама почувствовала, что силы покинули её. Она опустилась в снег и провалилась в темноту, несмотря на голубой свет луны, отражающийся в мириадах снежинок. Она очнулась от того, что её трясли. Иван Иванович склонился над ней и тряс маму, держа её тело под мышки. Потом он быстро начал растирать её лицо снегом. Мама не знала, как долго она лежала в снегу и как Иван Иванович заметил, что она отстала, и пошёл назад к ней. Когда мама полностью вернулась к жизни и встала на ноги, он вытащил откуда-то из-за пазухи небольшую хлебную корку и протянул её маме: «Ешь, Райка!» - сказал он повелительно.

Маме показалось, что ничего в жизни до сих пор она не ела вкуснее, чем эта корка. А для меня эта корка перевернула весь мой привычный мальчишечий мир. Он был таким ясным состоящим из двух простых составляющих – русские и фашисты. Правда, один раз, мне уже пришлось перестроить модель окружающего меня мира. Дяди Зямина жена, тётя Аня, сказала мне, что я не русский, а еврей. Я долго с ней спорил, пытаясь доказать, что моя мама воевала против фашистов и поэтому, я – обязательно русский. К моему удивлению, дядя Зяма, мамин брат, подтвердил, что не только я еврей, но мы все, включая его и маму – евреи. Дядя Зяма был для меня неоспоримым авторитетом, ведь он воевал на фронте и был даже ранен! Модель моего мира требовала скорейшей модернизации, и тогда я допустил, что русскими могли быть и евреи тоже. Но эта хлебная корка поставила меня в тупик, моё детское сознание никак не допускало немца в круг русских.

...Они постояли на месте несколько минут, и мама сама предложила: «Пошли, пошли дальше, я в порядке». И снова бесконечная лесная тропа, вьющаяся меж сосен и елей, то вверх, то вниз, по пояс в снегу и спина Ивана Ивановича чуть впереди. И голубоватый цвет луны, от которого всё леденело внутри. Иногда маме казалось, что у неё в животе сосульки и они колят её своими острыми концами так, что каждый её шаг отдавался болью во всём теле. Неожиданно в скупом утреннем свете зарождавшегося нового дня, мама заметила на полянке справа что-то рыжее. Она окликнула Иван Ивановича, и они вместе подошли к бугорку. Этим бугорком оказался рыжий бок мертвого коня. Им некогда было разбираться в судьбе бедного животного, оно было убито или испустило дух от голода – они без обсуждений принялись состругивать ножами конину и отправлять в рот маленькими кусочками. Наевшись вдоволь, приготовив запас на дорогу, они нашли приличное лежбище, чтобы отлежаться и дождаться вечера.

Мама точно не знала, сколько дней они провели с Иваном Ивановичем, блуждая по лесу. Иногда, ей казалось, что прошла целая вечность, с тех пор как она с кучкой других партизан покинула базу. Где они, её боевые друзья по оружию? Живы ли они? Она с ужасом вспоминала, как они несколько раз наскакивали на фашистов и как, убегая от них, растеряла всех, с кем она покинула базу. Ей казалось, что это было дней десять назад, и вот опять, вдруг морозную тишину ночи неожиданно прорезал резкий, чужой крик: «Хальт! Пароле!». Мама успела заметить, как тёмная спина Ивана Ивановича метнулась в сугроб. Она последовала его примеру. Лёжа в глубоком снегу, они могли слышать, как немцы переговаривались между собой. Мама спиной чувствовала, как ножи прожекторов, протыкая безмолвную черноту леса, прыгали между деревьев. На какое-то мгновение, в бледно-голубом свете прожектора и луны, мама увидела перекошенное ужасом лицо Ивана Ивановича. Она знала, как Иван Иванович панически боялся немцев. В такие минуты он мог наделать глупостей. Она нащупала его руку и тихонько сжала её. К счастью один из немцев поделился со своим соседом по караулу предположением, что они услышали какую-то ночную птицу, вроде филина и всё опять погрузилось в ночь.

Когда, отлежавшись около часа, они отползли подальше от немецкой засады, Иван Иванович объяснил маме, что они пересекли кольцо блокады и сейчас опять находятся на её границе, и они должны решить что делать дальше. Они могут вернуться в середину кольца и пытаться переждать пока немцы не снимут блокаду. А с другой стороны, они могут попытаться прошмыгнуть через кольцо блокады и попытаться выйти в Варваринские леса, объявленные новым местом дислокации их отрядов, и там искать своих боевых товарищей. Мама, с присущим ей природным оптимизмом высказалась за второй вариант: «Пан или пропал»! Иван Иванович признался, что должен дисквалифицировать себя в таком серьёзном голосовании, потому что им движет жуткий страх – уж очень он боялся попасть к немцам живым. Мама предложила ему держать при себе её трофейный «вальтер» вместо потерянного им при артобстреле его собственного: «даст бог, и добудешь себе другой, а пока подержи мой».

Мамино предложение вернуло Иван Ивановичу его обычную уверенность в себе, и он с радостью согласился на второй вариант – попытаться прошмыгнуть через кольцо.

Между тем, холодный и медленный рассвет поднимался над Землёй. Не изменяя своей прежней тактике, они решили начать движение ночью. Весь день они наблюдали за врагом. Они примечали всё, что могло помочь им ночью: и дымки костров, и маршруты часовых, и как они реагировали на редких нарушителей – на другие партизанские группы, наткнувшихся на фашистов, и какова была тактика врага в ведении этих заградительных боёв. Этот последний день блокады, казалось, не имеет конца. Наконец, на западе, появился бледный румянец в небесах и длинные тени сумерек стали сгущаться. Иван Иванович прошептал маме, что они начнут движение не раньше двух часов ночи, через час после смены часовых. Они оба отметили, что бог на их стороне – луны на небе не было и впервые за столько дней было просто холодно, но мороз не трещал. Всегда, когда мама приближалась к этой части рассказа, она проскакивала через этот эпизод, и я до сих пор не знаю, как им удалось прошмыгнуть мимо часовых, через все три кольца блокады. Но судя по факту моего существования, они это сделали вполне успешно... Меня всегда волновала судьба маминого «вальтера», но она меня успокаивала, что Иван Иванович вернул ей оружие и долго-долго благодарил её за то, что она помогла ему в минуту его слабости и поверила в него.

Фриц Пауль Шменкель
(Иван Иванович)

Много позже, я нашёл статистику этих боёв: с 4 до 16 февраля 1943 года во время блокады Ваденских» лесов только Первая Ваденская бригада потеряла погибшими и пропавшими без вести 42 процента личного состава. После воссоединения мамы и Иван Ивановича со своими в Варваринских лесах они разошлись по своим отрядам, и больше мама никогда не встречалась с ним. А в конце марта 1943 года регулярные части Советской Армии воссоединились с партизанскими бригадами и на этом закончился для мамы её боевой путь.

Много-много лет позже, кажется, это было в 1964 году, все центральные газеты, после публикации Указа Президиума Верховного Совета СССР о присуждении звания Героя Советского Союза гражданину Германии Фрицу Шменкелю посмертно, начали печатать статьи об этом человеке. Моему удивлению не было конца, когда я узнал в нем героя моих детских дней Ивана Ивановича. Оказалось, что после того, как линия фронта подвинулась на запад от Смоленщины, Иван Ивановича, или Фрица Шменкеля (я нашёл документальные подтверждения, что это одно лицо) привлекли на службу в Советскую Армию. Я не знаю, какие ещё секретные задания он выполнял, но в 1944 году он был пойман гитлеровцами, осуждён и повешен в Минске, где в память о нём установлена мемориальная доска.