Сионистка из Борисова

Когда-то в Борисове проживало много евреев. Их численность порой превышала остальное население города. Были среди евреев и сионисты, т.е. те, кто мечтал о возрождении утраченного 2000 лет назад еврейского государства на святой ближневосточной земле, которое позволило бы сохранить идентичность своего народа, уберечь от ассимиляции.

В царской России, насыщенной множеством антисемитских законов, политическому движению под названием «сионизм» и выезду евреев в Палестину не препятствовали. Об активности сионизма в Борисове определенное представление дает групповая фотография сионистов-социалистов, сделанная в этом городе не позднее 1906 года. Не исключено, что на этом снимке можно разыскать и наиболее активных в местной среде сионистов - Йосефа Айзенштадта (1863-1959), агента страхового общества «Россия», делегата состоявшегося в 1884 в гор. Катовице (Силезия) съезда палестинофилов из ряда стран (Англия, Германия, Россия, Румыния, Франция), на котором было создано объединение «Хиббат Цион» («Любовь к Сиону»), а также столяра Залмана Шкляра (1871?-1941), который тоже выезжал за рубеж по сионистским делам (в доме этого человека и в советское время висел портрет Макса Нордау, одного из основателей Всемирного объединения сторонников сионизма; странно, что чекисты этого не заметили).

Объединенные общей идеей. Сионисты-социалисты. Фото сделано в Борисове не позднее 1906 года. Из газеты «Forward» от 3 марта 1929 года, New York

А в Советском Союзе сионизм считался контрреволюционным, расистским и, следовательно, преступным устремлением (современные антисемиты и нынче приписывают этому национальному движению всякую ахинею).

Тем не менее, немало советских евреев было поглощено идеями сионизма, несмотря ни на какие угрозы и преследования. К таким персонам относится уроженка Борисова Черна Рубинштейн (после замужества - Исраэли, 1904-1988). О ней можно узнать из ее небольшой книжки «Рассказ о моей жизни», которая хранится в Национальной библиотеке Израиля (она была издана незадолго до кончины автора).

Молодой девушкой Черна, несмотря на уговоры семьи, покинула отчий дом по ул. Лепельской и отправилась в Крым трудиться в находившейся в Джанкойском районе нелегальной коммуне единомышленников. Однако вскоре это сообщество было разгромлено и предстало перед перед Особым совещанием приснопамятного ГПУ, где отщепенцам от линии партии приписали небезызвестную устрашающую статью 58. Но самый зловещий период сталинского террора еще не наступил. Поэтому за членство в сионистской партии и контрреволюционную пропаганду Черна отделалась сравнительно легким наказанием - ссылкой на три года. Ее и еще 9 человек из сионистской коммуны арестовали и сослали в далекий Ашхабад. Этап проходил через множество тюрем долго и мучительно. Но судьба оказалась к ссыльным благосклонной благодаря нежданному заступничеству Екатерины Пешковой, жены Максима Горького. Они пробыли в Ашхабаде около двух лет, после чего ссылка была заменена высылкой. Куда? В Палестину! Туда она прибыла 31 декабря 1928 года. Там она занималась сельским хозяйством, вышла замуж, родила троих детей, дождалась создания вожделенного государства...

Из достоверных источников Черне стало известно, что все ее родные погибли во время войны. Родители и сестра Ида с дочкой разделили участь обитателей борисовского гетто, на фронте погибли и оба брата, Гершон и Авигдор.

В 1966 году с мужем Шломо Черна ездила с частным визитом в Советский Союз. Маршрут обходил стороной родной город и был ограничен определенными рамками, переступать которые запрещалось. При посещении Киева не разрешили увидеть даже горестный Бабий Яр.

А вот детям Черны довелось побывать на родине матери.

Рассказывает старшая дочь Черны Исраэли Рут Герстен, в прошлом директор школы, а сегодня - основатель и хранитель краеведческого музея в поселке Тель-Монд:

«Мы - моя сестра Нета, брат Элиэзер, я и еще несколько членов нашей семьи - были в Борисове в 2013 году. К сожалению, никаких следов наших предков разыскать не удалось. Ни дома, ни могил... - все безвозвратно упрятано под толстым пластом времени. Но ощущение того, что более века назад здесь, в этом городе, на берегу этой реки родилась и выросла наша мама, переполняло эмоциями наши сердца. Это была незабываемая поездка!»

Черна, разумеется, была не единственной сионисткой в Борисове. В повествовании о своей жизни она упоминает о своих земляках из Борисова, с которыми общалась и сотрудничала. В частности, она назвала своим сподвижником Почетного гражданина Иерусалима градостроителя Хаима Маринова, который сыграл заметную роль в истории Израиля (его имя носит одна из улиц Иерусалима).

Замечу еще, что 25 февраля 1996 года прокуратурой Автономной Республики Крым Черна Рубинштейн была реабилитирована. Но узнать об этом ей уже не довелось.

Ниже публикуется отрывок из книги Черны Исраэли, относящийся непосредственно к Борисову.

2016 © Александр Розенблюм

Черна Исраэли

РАССКАЗ О МОЕЙ ЖИЗНИ

Перевод с иврита Ф. Розенблюма специально для этого сайта

Моим близким

Рассказ о моей жизни. Книгу прислала дочь автора Рут Герстен

На вечную память

С высоты прожитых лет мое детство видится мне как приятный сон, невзирая на то, что порой оно было нелегким. Иногда мне трудно поверить, что я сама - герой этого сна, и когда просыпаешься, остаются только воспоминания.

Мама

Главное место среди людей, оставивших след в моей памяти и в моем сердце, занимает моя мама Ривка. Она вспоминается мне, как настоящая «еврейская мама» в сочетании с безупречной добродетельностью. На маме держался весь дом. Она устанавливала распорядок жизни в доме и главное - в этом ее заслуга - создавала атмосферу домашнего уюта, спокойствия и настоящей теплоты. Она заботилась о воспитании детей и их будущем. Ее зоркий глаз следил за нами даже после того как мы оставили дом. В своих письмах издалека она интересовалась каждой мелочью нашей жизни и давала советы на основании своего богатого жизненного опыта. Свой долг хорошей матери и верной супруги она исполняла с большой ответственностью и преданностью.

Папа

Папа, Ханан Рубинштейн, уроженец Вильна, того самого Вильна, известного нам как «Ерушалаим де-Лита» («литовский Иерусалим»). После того как женился на Ривке Гершонович, переехал в Борисов.

Отец был комиссионером и большую часть времени был в отъезде, главным образом в Минске, отдаленном от Борисова приблизительно на 80 км (в то время - четыре остановки). Он представлял некоторых борисовских торговцев в Минске и некоторых минских - в Борисове. А также поставлял товары моему дяде Юделю, маминому брату, державшему галантерейный магазин. Финансовое положение стабильным не было, тем не менее, наша семья считалась почти состоятельной. Отцу приходилось тяжело работать, чтобы достойно содержать семью из шести человек (возможно, он также иногда помогал дедушкам и бабушкам). В те дни, когда папы не было дома, мама фактически исполняла обязанности и матери, и отца. И надо признать, что делала она это мудро и со вкусом. По субботам и праздникам папа всегда был дома. С поездок он возвращался обычно уставшим и не всегда в хорошем настроении. Настроение зависело, несомненно, от удачи или неудачи в его работе. Мама в таких случаях знала, как поддержать папу хорошим словом и приятной новостью о том, что произошло в семье за время его отсутствия. Субботним вечером, когда все члены семьи усаживались за столом, во главе которого сидел отец, а на столе стояли вкусности маминого приготовления, и когда горели субботние свечи в блестящих серебряных подсвечниках, а с потолка свисала большая керосиновая лампа, как дополнение к свечам (такая лампа называлась тогда «блик-ламп»), создавалась для всех нас и для меня особенно необыкновенная в своем роде атмосфера. Порой я была уверена в том, что суббота дарит нам духовное просветление и тем самым позволяет получать удовольствие от суббот и праздников. Мы забывали все ежедневные хлопоты и пели с папой субботние песни.

Дедушка Герцель и дедушка Гирш

С раннего детства я хорошо помню дедушку Герцеля и дедушку Гирша. Дедушка Гирш был жителем Вильна, ярый «миснагед» (противник хасидизма, прим. Ф.Р.), педантично исполнял все заповеди и даже фотографироваться не желал.

Дедушка Герцель был не таким, как дедушка Гирш. Он был хасидом. Я помню их громогласные споры - продолжение перебранок между Виленским гаоном раввином Элиягу и основателем Хабада (Любавичи) раввином Шнеуром-Залманом из Ляд. Это были бесконечные споры.

К внукам и внучкам оба дедушки относились с теплотой, даже если не всегда между нами находился общий язык.

Бабушки

Своих бабушек я не помню. Меня назвали в честь умершей бабушки, жены дедушки Герцеля. Но я помню вторую жену дедушки Герцеля - Сару.

Бабушка Сара

Сара была хорошей женщиной. Я любила ее всем сердцем, и она, несомненно, оставила след в моей детской памяти. Она была крайне благоговейной и верила в приметы. Жила она в собственном плотно закрытом мире по законам слепой веры, что отражалось в ее поведении и речи. Она верила в ангелов, не путать с дьяволами и духами. Она пичкала меня поверьями и вымыслами о загробном мире, о жизни в раю и аду, признаки которых она отчетливо видела в Борисове. За каждым моим шагом, за каждым поступком следили добрые ангелы, которые меня охраняли и не позволяли дьяволам и духам, не дай Б-г, меня обидеть.

Обстановка, которую нагнетала бабушка Сара, оказывала на меня огромное влияние. Я была постоянно переполнена страхами и сомнениями, что мой неправильный шаг или действие обернутся страшным несчастьем и наказанием в этой жизни, а возможно, и на том свете. Так я и жила много лет, в мире мистики - мире, оторванном от действительности.

Возможно, эта жизнь в мире иллюзий помогла мне впоследствии преодолеть различные препятствия на жизненном пути, который я выбрала. Кто знает, осмелилась бы я сделать то, что сделала, будь я более практичной. Во всяком случае, годы, проведенные с бабушкой Сарой стали для меня школой, как с негативной, так и с позитивной точки зрения.

Братья и сестра Ида

У меня было два брата - Гершон и Авигдор и сестра Ида. Старший, Гершон, был очень способным, особенно в техническом плане. Но кто его тогда воспринимал всерьез? Он собирал болты и железки, разбирал неисправные часы и т.п. Его комната была заполнена всякими инструментами. И как-то раз он смастерил из металлолома маленький паровоз, который ездил по рельсам. Эта работа удивила всех его учителей. С этого момента их отношение к брату изменилось к лучшему, и они поняли, что у парня есть инженерная голова. По их совету он поехал в Москву учиться на инженера-механика. С его отъездом наша связь прервалась. Изредка я слышала о нем из писем мамы.

И в заключение рассказа о доме, таким, каким я его помню, хочу отметить, что дом наш был либеральным и в то же время соблюдающим традиции. Традиции старались соблюдать, но понимали, что следует идти в ногу со временем. А в целом, еврейское население Борисова состояло из различных прослоек, начиная с более приверженных к религии и заканчивая людьми с современным мировоззрением.

Слева направо в верхнем ряду: Ида, Авигдор, Гершон, Черна. В нижнем ряду: Ривка, Герцель, Ханан Фото из книги

Город Борисов

Сегодня Борисов - город в окрестности Минска и районный центр Белорусской советской республики. Он расположен на берегу реки Березины и на железнодорожной трассе Москва-Белосток. В конце XIX и начале XX вв. в Борисове жило много евреев - около 8 тыс. человек, что составляло более 50% от общего числа жителей.

Евреи Борисова занимались большей частью торговлей зерном, древесиной, сельхозпродукцией и сладостями. Именно сладости были основной отраслью еврейских торговцев, причем основным покупателем была русская царская армия.

Борисов был разделен рекой Березиной на две части. Вторая часть называлась Ново-Борисовом и представляла собой промышленную часть города. Там были лесопилки, большая спичечная фабрика, различные заводы по обработке древесины и кожи, заводы по производству хрусталя и стекла и другие промышленные предприятия. В Борисове для евреев была возможность более-менее достойно зарабатывать на жизнь.

Мы жили в старой части города. Насколько я помню, там было зелено - фруктовые деревья, декоративные сады, красивые улицы, и вообще, старая часть города напоминала больше деревню, чем город.

Летом мы наслаждались очарованием Березины, которая в то же время, и не раз, была жестокой, отправляя на дно свои жертвы. Зимой город одевался в белое, а замерзшая река сближала две его части. Река также являлась важной транспортной артерией: по ней сплавляли древесину, летом - на баржах, а зимой - на санях. Экономическое положение, по тогдашним понятиям, оказывало положительное влияние на ситуацию в городе. Евреи, со своей энергичностью определяли характер города. Еврейский облик Борисова особенно выделялся в субботы и праздники. Магазины закрывались, и город окунался в субботнюю атмосферу. На улицах, где проживали евреи, можно было видеть евреев, идущих в синагоги и молитвенные дома, которых было множество в Борисове, или просто толпы прогуливающихся, получающих двойное удовольствие - от отдыха и от свежего воздуха. Для молодежи было немало эффектных мест для развлечений.

Отправление религиозных потребностей не ограничивалось. Среди евреев были хасиды и миснагеды, никто никому не мешал, и каждый находил себе подходящее место для молитвы.

Из-за своего географического расположения Борисов сильно пострадал в 1-ю Мировую войну. Врезался в мою память эпизод, когда был взорван и сожжен мост через Березину, и немцы вошли в город. В те же дни старики рассказывали истории и предания о былых временах, в которых Борисов и в особенности Березина занимали центральное место. Не раз упоминалась война между Наполеоном и русским царем Александром I. Много говорилось о поражении Наполеона в 1812, когда в ту тяжелую зиму Березина заглотила тысячи французских солдат.

Многие предсказывали немцам ту же участь, что постигла французов, но пока что немцы прочно укрепились в Борисове. Тем не менее, необходимо сказать правду, что те немцы решительно отличались от немцев 2-й Мировой войны. Их отношение к евреям было обычно достаточно терпимым, а иногда даже лучшим, чем к русским. И это благодаря схожести языка идиш с немецким. Евреи могли легко найти общий язык с немцами, что порой облегчало их тяжелое положение, создавшееся из-за войны и оккупации. Экономическая ситуация была ужасной. Торговля остановилась, не считая контрабанды, которая была связана с большим риском. Жили мы тогда на улице Лепельской. Наше положение, как и положение большинства жителей города, было бедственным, и борьба за выживание была трудной и опасной.

Борисов переходил из рук в руки. Вот - немцы, а вот - снова русские. Евреев обвиняли в шпионаже или в пособничестве немцам, или наоборот. И вот началась в России гражданская война, рухнул трон царя Николая II, и произошла большевистская революция.

Перелом

Революция в России всколыхнула и еврейскую улицу. Ветры перемен переросли в ураган, который не миновал ни одного города России и Польши. Новое поколение, годами опутанное цепями традиций, освободившись от оков, ворвалось в новый для них мир и было ослеплено «солнцем революции». Новые девизы и идеологии различных революционных течений обеспокоили всю молодежь и еврейскую молодежь в частности. Одновременно с социалистическими и коммунистическими революционными идеологиями начал пробиваться в среде еврейской молодежи и сионизм в разных его обличиях. Но наиболее понятным еврейской молодежи был социалистический сионизм. Дилемма заключалась в следующем: искать решение еврейской проблемы в мировом масштабе - освобождение еврейского пролетариата как часть большой семьи мирового пролетариата или же ограничиться рамками еврейского народа. Во втором случае можно добиться результата только на исторической родине - в Эрец-Исраэль (земле Израиля).

В такой атмосфере пребывала и я в те смутные дни. Сомнения и поиски правильного пути были в центре моего внимания. В то время я буквально проглатывала книги на темы революции и социализма во всех его красках, и чем больше я читала, тем больше усиливалась моя растерянность.

Перелом в моем мировоззрении наступил после прочтения брошюры Иегуды-Лейба Пинскера "Автоэмансипация". Я вдруг поняла, что на каждый мой вопрос есть ответ, и этот ответ однозначен - решение еврейской проблемы возможно только в Эрец-Исраэль. Также книги Борухова и других сионистов-социалистов доказывали, что мы сможем решить нашу проблему только тогда, когда станем самостоятельными на своей земле и независимыми от других.

Человеком, который помог мне разобраться в моих сомнениях, был Хаим Маринов. Он снабжал меня сионистской литературой, он ввел меня в круг сионистов-социалистов, и он был тем, кто брал меня на встречи в Минске. Там, иногда открыто, а иногда тайком, мы строили свою сионистскую мечту. Это было движение «А-Халюц», одним из активистов которого был Иосиф Трумпельдор.

«А-Халюц» внесло осведомленность в массы молодежи, и которая не успокоилась даже после того как движение было объявлено вне закона и признано врагом революции. Членов движения преследовали, арестовывали и отправляли в ссылку в Россию, но они храбро сражались за свои убеждения. Многие погибли в местах высылки, но многим все же удалость пробить брешь в границе и приехать в Эрец-Исраэль.

Участвуя в сходках и читая нужные книги, я убедилась в том, что вся моя энергия должна пойти на пользу еврейскому народу, на его физическое и духовное возрождение. И как многие другие, я видела в этом цель своей жизни. И еще - я очень хотела поступить в сельскохозяйственную учебную коммуну и для достижения этой цели начала готовиться во всех отношениях. Единственная проблема, которая меня волновала, была - как повлиять на родителей, чтобы согласились на мой шаг. Я была уверена, что они почувствовали те колоссальные перемены, которые во мне произошли. Тем не менее, дома при них я старалась соблюдать все традиционные правила. И вот, наконец, наступил долгожданный день. Я получила направление в «Тель-Хай» - учебную коммуну, находившуюся в Крыму недалеко от Симферополя. Было это в апреле 1926.

Новость о том, что я еду учиться, открыла новую страницу моей жизни. Первые дни не могла поверить, что мечты так быстро воплощаются в жизнь. Я, воспитанная бабушкой Сарой и привыкшая жить в мире фантазий, все еще воспринимала происходящее как сон, но факты очень быстро доказали, что это не сон, а реальность.

Черна (крайняя слева) с подругами. Борисов, 1926 год. Фото из книги

Расставание

Главной проблемой, не дающей мне покоя и которую надо было как-то решать, была расставание с родителями. И действительно, тот момент, когда я раскрыла родителям свой секрет, оставил глубокую рану в моем сердце. Для них поездка в Крым представлялась как поездка в Америку, место, откуда так быстро не возвращаются, а возможно, не возвращаются вовсе. Они не могли себе даже представить, каким образом я, юная, хрупкая, избалованная, смогу выдержать тяжелое испытание новой реальностью - тяжелой работой, к которой я не приучена. И здесь уместно помянуть добрым словом мою маму, которая побеспокоилась о моей профессии. Благодаря ей я учила бухгалтерское дело у нашего соседа, дорогого мне человека, потерявшего единственную дочь, и я подружилась с ним, как будто была его родной дочерью. Он терпеливо учил меня и когда убедился, что я стараюсь и понимаю его объяснения, отдавал себя еще больше, чтоб передать мне эту профессию. Впоследствии я не раз вспоминала об этом и была бесконечно благодарна этому человеку.

Что касается тяжелой работы, мама, наверное, забыла, что в этой роли я успела набраться опыта еще дома. Во время войны мы голодали, все члены семьи болели, и только я оставалась «сильной» и ухаживала за больными. Я была уверена, что родителей беспокоит не столько моя тяжелая работа, а сколько отдаление от дома, которое может привести к отступлению от традиций, в которых я росла и воспитывалась. Несомненно, они успели понять, что я изменилась и это уже не та послушная Черна, и что мой отъезд дополнит этот процесс, и неизвестно, как далеко он зайдет. Но мучительный момент наступил и был преодолен. Он был непрост и для моих родителей, и для меня. Я объяснила им, что в создавшейся ситуации у молодого поколения нет будущего в России, и только в Эрец-Исраэль можно будет сохранить еврейскую искру, тогда как в коммунистической России через некоторое время создадутся условия для ускоренной ассимиляции. Не знаю, смогла ли я убедить родителей, но они уяснили одно, что мои планы изменить не смогут. Чтобы продемонстрировать, что уезжаю ненадолго, я взяла с собой очень скромный багаж - сменное белье, два платья, юбку и немного еды на дорогу. Со слезами на глазах и с тяжелым сердцем я покидала дом, который больше мне увидеть не довелось.